После красного ада до норвежских границ было крайне любопытно читать еще свежие и невинные, как нежные промежности маленькой девочки, страницы новой истории. Такие чистые, еще не познавшие порока. Но, чем дольше листаешь книгу, тем сильней пальцы погружаются внутрь и тем громче крик боли. Рано или поздно они перестают кричать от страха и начинают умолять продолжить.
История не знает конца. Заканчивается одна глава, начинается другая. Несколько томов общины поставлены на полку, липкие и холодные, со страницами из настоящей кожи. Новая книга лежит на камнях покрытых мхом скал и ждет, пока ее коснется ручка. Глубже, пока не порвется.
Отцу Франссену нравился запах порванной слизистой и сдохнувшей в агонии невинности. Поднести к носу и дышать им. Он не позволит отцу Эстебану заполнять книгу одному. Слишком правильно, но так красиво в отточенных движениях смерти. Обязательно впишет своей рукой другие имена. Как вычеркнул их на последнее мессе, не разбирая праведников и грешников.
Одно же оставит только для себя. Курт всегда получал то, что хотел. Это аксиома. Утверждение, которое нельзя нарушить. Или можно, один, последний раз. Колдун собрал по крупицам сгоревшее пламенное сердце, теперь оно звучало только дня него. Как приятно было слышать мерный стук под ледяной кожей химеры. И что это было за сердце!
Блажен, кто не понимает. Свят, кто верует. Столько силы и мощи в течении крови по желудочкам и аортам. Стинг вспомнит того, кто отдал ему свою жизнь. Но не сразу. Курт не будет спешить, возвращая прошлое по песчинкам из часов времени. Столько возможностей, а ведь слившись воедино, некромантия, огонь и стихия воздуха чуть не убили чародея. Он едва не захлебнулся собственной кровью, завершая ритуал. Но оно того стоило. Смотря на совершенство своей химеры, Курт это знал.
В темноте церкви он стоял рядом с отцом Эстебаном и молился, держа в руках четки с крестом из слоновой кости. Две фигуры в черных сутанах перед алтарем. Дыхание Рамона настолько сдержанное, что его не слышно даже в тишине. Глава "Равноденствия" должно быть мысленно общался с Единым богом. Отец Франссен же не был настолько отрешен от сущего, слушая голоса за стеной.
Стинг привел к ним друга. Как мило! Как забавно! И интригующе! Новая душа и новая имя в едва начатый том истории.
Имя не простое. Курт выслушал Стинга и обратился к магам Европы. Он - бывший верховный ковена, монстр даже среди своих и кошмар театра проклятых для простых людей. И некоторые тайны падали перед колдуном, раздвигая ноги, продажными проститутками.
Все просто. И сложно одновременно. Возможно, черное сердце саламандры отозвалось на магию смерти, почувствовав единство. А возможно, это живая душа Стинга устремилась навстречу и случайно сгорела. Смешно. Живая... Стинг сам не осознавал, насколько жив. Помочь ему до конца понять свою судьбу, почему бы и нет?
А пока надо внимательней присмотреться к Саймону Гестлеру и его отцу, тенью следовавшему за сыном по пятам. Иногда мертвые не могут угомониться и причиняют значительные неудобства. Посмотрим, что будет здесь. Игрушка, верный последователь, сильнейший маг или пустое место, которое не заслуживает внимания? Просто лакомый десерт после полутора месяцев скуки. Занимаясь восстановлением церкви, Курт успел заскучать. Если бы не Стинг и один старый еврей, все было бы куда печальней.
Отец Франссен почтительно сложил руки с длинными ногтями и закрыл глаза, погруженный в молитву и ожидающий света по тонким кабелям проводов.

Саймон ответил Стингу лёгкой полуулыбкой и его взгляд на мгновение потеплел. Голем был одним из немногих, кого он был рад видеть. Если бы не Стинг, он бы вряд ли решил сюда прийти. Не смотря на все уговоры отца, он не искал союзников. Ни Ковен, ни очередной Орден его не интересовал. Хоть он и понимал умом, что его способности должны служить чему-то, но такой уж он был человек. Некромант и сейчас не верил, что сможет где-то прижиться. Но он верил своему другу и верил, что в этой обители неизвестного ему пока бога он сможет использовать свой талант для чего-то большего, чем бесконечные самоубийственные эксперименты и мелкие услуги, оказываемые тем, кто может заплатить. Отец прав, он застрял на одном уровне и пора уже двигаться дальше.
- Хорошо, мы подождём, - ответил Саймон, слегка кивнув головой. Сегодня он был действительно немногословен, как всегда, когда в его голове было слишком много мыслей. Это состояние было у него с той самой ночи в подвале мастерской. Именно тогда у него начала закрадываться эта крамольная мысль, что пора что-то менять.
Темнота Саймона не очень смущала. Он даже у себя дома редко включал свет. Хотя с переездом Тиш, его скромное жилище всё чаще озарялось светом от пыльной люстры под потолком. Но Стинг явно хотел, чтобы Саймон увидел их церковь при свете. Не отказывать же ему в такой простой просьбе? Саймон конечно, заметил, что его друг изменился за это время. Но эти перемены его не беспокоили. Они были к лучшему. Он лишь хотел, чтобы у химеры всё было хорошо. Как ни пытался, а он не мог относиться к нему безразлично. Стинг прочно занял своё место в его жизни, выбившись из серой массы тех, от кого он закрылся. Да, они мало общались, но некроманту этого и не нужно. Ему лишь нужен тот, кому он может доверять.
Повернувшись спиной к церкви, он засунул руки в карманы и приготовился ожидать. Очень хотелось курить, но он не знал, как к этому отнесутся здешние обитатели. Не хотелось портить первое впечатление, а то будет, как с Ковеном. Там наверное до сих пор считают его неадекватным алкоголиком. А им всего лишь нужно было прийти на пару месяцев позже и всё получилось бы иначе. Хотя кто его знает? Наверное Саймон послал бы их даже сейчас. Чем-то они ему не понравились, но он не мог понять чем. Видимо их стихии были слишком чужды ему.
Краем глаза он заметил, что отец встал рядом. Внешне Винсент был совершенно спокоен, но Саймон знал, как тот умеет притворяться. Вздохнув, он оглядел церковь.
- Должно быть, после ремонта тут будет довольно красиво, - отец взглянул на него, приподняв бровь. Он прекрасно знал, что у его сына своеобразное виденье красоты. Как тогда, когда он назвал красивой гору сшитых между собой каким-то маньяком трупов. Просто гениальное произведение искусства, ничего не скажешь. Винсент промолчал. Саймон знал, что его мёртвые глаза вообще понимают, что красиво, а что нет, только используя накопленный при жизни опыт.
- Ну да, красиво. Без всей этой раздражающей помпезности. Мне здесь нравится. – Он пожал плечами, давая понять, что это его мнение и обсуждению оно не подлежит. Отец пожал плечами в ответ. Ему было всё равно.

Судьба способна разорвать грань реальности и явить себя в самый неожиданный момент. Секунды, параллели, точки пересечений одних линий  с другими. Идущие из далекого прошлого, неизменно отражающиеся в реальности. Одно действие влечет другое, и не всегда между ними можно найти взаимосвязь, различив тонкую неразрывную нить на ткани бытия.
В то мгновение, когда Винсент Гестлер открыл дверь церкви, вспыхнул свет. Снаружи он озарил строительные леса, стены, все еще ждущие, пока на них, как на открытую плоть, натянут кожу штукатурки и краски. Упавшими звездами из морских глубин свет просыпался на дорогу, ведущую к церкви. Поднялся по крыльцу, выбеляя стоящих на нем мужчин, и пролился внутрь приятным мягким свечением. Лишь две фигуры были ему неподвластны... Тихо сияли латунью трубы уносящегося под своды органа.
- Какие нетерпеливые. - Ровный голос из угла снаружи, куда не добрался свет, ударил Саймону и Винсенту в спину.
Стинг вышел к ним, не ждущим, словно из ниоткуда. Громадный, спокойный, как океан с бесчисленными умершими в безднах кораблями, холодный. От голема шел ледяной холод. Гораздо ближе к вечной мерзлоте, чем раньше. Но... постоянный, незыблемый.
Он, ящер из пропасти, слышал все, о чем говорили отец и сын. И видел, как Саймон послушно следует за тенью из другого мира. Из мира прошлого, пытающегося задержаться в настоящем. Но все, что могло удержать мертвую энергию - это жизнь самого Саймона и только.
Сколько Винсент уже здесь? Чем дольше, тем больше не хочется отпускать. Разве не так? Легче поверить в то, что жизнь сына, почти сорокалетнего мужчины, принадлежит вам обоим.
Когда-то Винсент сказал, что не хочет видеть рядом с Саймоном Мартишу. Но, может быть, не она нуждается в его жизненных токах. Или не только она одна?
Саймон не свободен и зависим. В качестве друга он мог предложить магу свободу. Но с тем условием, что Саймон сам ее возжелает, а не будет и дальше получать удовольствие от созависимости.
Теперь Стинг видел больше. Он начинал понимать людей.
- Орган уже поет. - Голем прошел мимо некроманта, улыбнувшись ему совсем живо, по-человечески. Мощная фигура из терракоты едва не развеяла призрака, так силен был лед.
Но внутри церкви тепло и тихо. Отец Эстебан молился, в неподвижности худого высокого тела напоминая кафедральную статую. Мессир стоял рядом с основателем "Равноденствия", но его не возвысившееся сердце Стинг слышал так же, как собственное.
- Саймон прибыл. - Сказал голем.
Он отошел к лакированным скамьям и опустился на ту, что стояла в первом ряду перед алтарем. При беседе духовных отцов с некромантом Стинг будет присутствовать рядом, верный своему обещанию защищать с одной стороны и силе яростной злой любви с другой.

Отредактировано Sting Davydof (2020-07-15 21:13:45)

Дверь распахнулась и свет ударил по глазам, заставляя отвернуться. Некромант предпочёл бы оставаться в темноте, но люди почему-то предпочитали свет. Видимо, они не имели привычки скрываться от реальности, как он. Слегка ослеплённый, он скорее почувствовал, чем увидел Стинга, внезапно возникшего перед ними и пригласившего внутрь. Магический фон химеры по-прежнему был неразличим для него, но он чувствовал холод. Теперь этот холод был гораздо более сильным, чем раньше, и Саймон почему-то винил в этом себя. Нет, не было похоже, чтобы Стинг страдал, но… После того разговора он стал другим. Возможно, они оба изменились.
Отец вдруг запнулся и Саймон, сделав глубокий вдох, первым вошёл под своды церкви. Он почему-то ощущал смутное беспокойство. Какая церковь согласится принять в ряды своих прихожан некроманта? Пусть даже это и не человеческая церковь. О их боге отец так ничего толком не сказал. Только о том, что они за равенство и братство. "Ну, да, и мир во всём мире. Сколько зла можно сотворить, прикрываясь этими словами? Но не будем пока вешать ярлыки. Таких, как я, тоже считают воплощением зла. Хотя, если вспомнить некоторые мои ритуалы… Но я же не так часто это делаю и те люди всё равно бы скоро умерли…" Да, пройти за грань, будучи живым, можно было только через чью-то смерть. Поэтому часто проводить подобные ритуалы было довольно затруднительно, а вскоре Саймон вообще отказался от этого, чувствуя, как каждый такой переход меняет его душу, делая существование среди живых всё более невыносимым.
"Бесполезная трата сил. Это ничего не дало".
Он шёл меж двух рядов лавочек к застывшим в молитве фигурам у алтаря. Продолжая думать о сложностях проведения ритуалов перехода, он разглядывал незамысловатое убранство церкви. Обстановка напоминала привычную ему католическую церковь, но всё же не в ней не было той помпезности и ненужного пафоса. Напротив алтаря вместо креста был терновый венец. Саймону почему-то стало немного дурно. Он будто почувствовал, как иглы впиваются в его кожу, подавляя волю. Тьма внутри него тут же зашевелилась, отразившись в потемневших радужках глаз. Саймон засунул враз похолодевшие руки в карманы пальто. "Проклятье, отец, куда ты меня втянул?" Скорее тут должен был стоять вопрос, с какой целью? Винсент Герстлер ничего не делает просто так.
Одна из чёрных фигур повернулась к нему. Внешность отца Франсена оказалась для Саймона неожиданностью. "Так вот, что папа имел ввиду под словами "эпатажная личность"". Тем не менее, его это даже успокоило. По крайней мере, из него тут явно не собираются делать святошу, раздающего буклеты о скором конце света на углу улицы. Саймону вдруг подумалось, что с таким преподобным можно было бы устроить крестовый поход на бар. Отогнав настойчивую мысль об алкоголе, Саймон выдавил ответную улыбку. Он уже почувствовал от отца Франсена ауру чуждой магии, но об этом он был предупреждён. Саймон не любил других магов. Хотя было легче перечислить, кого он любил.
- Саймон Герстлер, - коротко сказал Саймон в ответ на приветствие. Доброжелательность Франсена была похожа на манеру его отца, когда он притворялся милашкой, чтобы ослабить твою бдительность. Он посмотрел на второго священника, который так и не оторвался от молитвы.
- Простите, если не вовремя. Хотел поговорить о вашей общине.
Немного запоздало, но он снял капюшон, привычно пригладил непослушные волосы рукой, и поднял спокойный меланхоличный взгляд на отца Франсена. Обычно он избегал смотреть собеседнику в глаза. Люди часто пугались его холодного мёртвого взгляда, что не было подспорьем для хорошей беседы. Но потрясения последних месяцев так измотали его, что уже не было сил притворяться обычным человеком. Тем более, что Франсен наверняка уже был в курсе о том, кто он такой. И если ещё не начал гнать его, как какое-то исчадие зла, значит пока что его это не пугает. Хотя, многое ли ему известно об искусстве смерти?

Где бы ни находился, мессир умел привлекать взгляды. И более, он притягивал умы и души. На проповедях ловушка оказывалась западней. Как паутина каракурта, спеленывающая неосторожно залетевших в нее мошек. В обычном мире бархатный глубокий голос отца Франссена и его необычная внешность касались реальности восприятия, оставаясь позже только воспоминанием. Мессир не брал в плен всех подряд.
Для Стинга не существовало границы между мирским бытием и покоем под сводами церкви. Все это едино и стало его жизнью.
Смотря на преподобного, как это делали Саймон и Винсент, голем не видел того, что видели они. Смысл, человеческие отношения, любовь... Это ведь она? В которых не будет отказано, и не было никогда.
Тишины сомкнутых губ главы "Равноденствия" как будто давала свободу. Стинг ожидал, что отец Эстебан - черный, худой, острый, как идеальный клинок, обратится к пришедшим первым. Но он молчал, погруженный в молитву.
Зато для мессира настало безраздельное время. Курт говорил, что они с отцом Эстебаном были не только соратниками в вере, но вместе прошли через многое. Их связывала крепкая нить, таких непохожих друг на друга, с чуждой аурой. Но каждый раз на проповедях или службах, в церковном зале, опустевшем с уходом последнего прихожанина, возникало ощущение дисбаланса. Что-то было не так, хотя говорили они в унисон. Стинг подозревал, что вторая роль в общине не удовлетворяет Курта.
Было похоже на правду. Никогда не повышавший голос отец Эстебан в холодности и сдержанности воплощал в себе апогей контроля. Он контролировал все. Не только реставрацию церкви и тексты обращений к пастве. Он был центром "Равноденствия", стальной сердцевиной общины. В то время, как более эмоциональный и обладающий темными желаниями отец Франссен обращался не только к контролю, но и к демонам, которые живут в любом живом существе.
Прозвучат ли для Саймона воззвания к его порокам, голем не мог предугадать. Пока разбавили тишину только стандартные приветствия. Некромантом словно бы владели сомнения. А вот его отец демонстрировал закрытую позу скрещенных рук.
"Волнуешься. Не доверяешь. Не ты ли сам хотел привести сына в церковь?" - Подумал Стинг при взгляде на Винсента.
В отличие от присутствующих, голем сидел на скамье достаточно расслаблено, чтобы наблюдать за всеми участниками беседы, не отдавая все внимание огромной фигуре проповедника в черной сутане. Его сердце и так следовало за Куртом.
Но Стингу был дорог и Саймон, который при всей своей тяге к Госпоже Смерти и близком с нею знакомстве, был отчаянно жив. Винсент не единственный, кто хотел защитить некроманта. С той разницей, что голем доверял отцу Франссену жизнь друга, как когда-то доверил свое сердце, вырванное из глиняной оболочки.
Вопрос лишь в способах... Не все пути к свободе выстланы пальмовыми листьями, некоторые ведут через терн. Сквозь шипы и листья, заслоняющие свет.
Винсент это поймет. А если нет... Пока что "если" стоит оставить в забытьи и ждать, когда появится необходимость в словах.
"Мы как два охранника." - Стинг улыбнулся одной стороной рта, отворачиваясь от отца Саймона.
Один за белое, другой за черное. А в итоге все, конечно же, окажется серым.

Ледяной взгляд Франсена напомнил ему его учителя. Но эти глаза не заставляли сердце сжиматься от ужаса. Наоборот ему вдруг стало легче дышать. Тем более на него впервые смотрели с таким дружелюбием, что внушало надежду на то, что его всё таки примут здесь.
Слова священника, казалось, проникали в самую душу и он готов был верить ему. Он хотел верить, что то, о чём он говорит возможно. Возможно, что им не придется больше прятаться. Маги и остальные расы были такой же частью этого мира. Они были сильнее людей, но их было мало, слишком мало. Те же вампиры, многие из которых относились к людям не иначе, как к корму, продолжали скрываться, опасаясь инквизиции. А ведь инквизиция состояла из тех же людей. Что будет, если они откроют своё существование? Если больше ничего не будет их сдерживать? А сколько людей соблазнятся возможным обретением бессмертия? Но ведь люди тоже вполне справляются с убийством друг друга. Их сдерживают законы и страх наказания. Не обязательно скрывать свою суть, чтобы жить в мире.
Саймон молча сел на указанное ему место, собираясь с мыслями. Смотреть снизу вверх было неудобно и это слегка смущало. Он покосился на отца, но тот не смотрел на него. Взгляд Винсента Герстлера упёрся в стену где-то позади них и он казался погруженным в свои мысли. Саймона этим было не обмануть. Он знал, что отец слышит каждое слово и запоминает. Но это странное спокойствие настораживало. Отец опять что-то задумал. Стинг тоже был рядом и его невозмутимое присутствие вселяло уверенность.
Посмотрев на священника, он вздохнул. Он знал, что его об этом спросят. Спросят о том, зачем он сюда пришёл. И он не стал бы никуда идти, не зная ответа на этот вопрос.
- Помощь? Возможно. Я не привык просить кого-то о помощи, но… Понимаете, у меня есть дар. Это так называется, хотя раньше мне казалось, что это скорее проклятие. Но я верил, что это мне дано не просто так. Я потратил годы на то, чтобы добиться успехов. Совершенствовал своё мастерство. Изучал то, что делали до меня и даже изобрёл много нового. Но, находясь всё это время здесь, я перестал видеть смысл.
Он вздохнул, думая, стоит ли говорить о своей реальной проблеме человеку, которого он практически не знал. "Если хочешь, чтобы тебя приняли, следует быть откровенным. Разве не так?".
- Стыдно сказать, но я стал отдаляться от того мира, что давал мне силу. Вам не понять, но моё искусство не принадлежит миру живых, хоть и является его неотъемлемой частью.
"И что можно понять из твоей белиберды?" - язвительно сказал внутренний голос почему-то голосом отца. Саймон вспомнил о тех мыслях, что лезли ему в голову, когда сердце окутывала тьма. О мире, в котором нет живых, потому что все они были возложены на алтарь его Госпожи. И холод её мира окружал его со всех сторон, даруя спокойствие и уверенность. Здесь он был, как дома. Его уважали и ему подчинялись, ведь он стоял по правую руку от неё на мёртвой земле, которая теперь принадлежала ему. Саймон улыбнулся этим мыслям и его улыбка вызвала бы дрожь у любого смертного.
- Если то, что вы говорите, возможно, я хотел бы присоединиться к вам. Мне нужна не помощь, а тот, кто укажет правильный путь. Инквизиции я не боюсь и готов начать действовать, когда это потребуется. Я разделяю ваши цели, хотя и не способен пока истинно поверить. Не хочу вам врать, поэтому скажу откровенно. Я никогда не был особо религиозен. Я служу лишь Смерти и буду служить ей и дальше. Но учение вашего Лесного бога мне нравится. Я вижу в этом смысл.
"Ну всё, сейчас мне точно скажут убираться. Может не нужно было ему об этом говорить? Хорошо, что отец молчит. Стоит ему открыть рот, как…"

Саймон сел рядом. Лаковая поверхность скамьи приглушила тепло его тела. На ровной поверхности застывших чувств и надежд с проглядывающимся под ними природным древесным рисунком.
В спокойствии, но не равнодушии Стинг наблюдал за некромантом. Звучал голос мессира, на который каждый раз откликалось черное сердце истукана из зачарованной терракоты.
Желание подбодрить Саймона вылилось в дружеский жест большой крепкой ладони на его плече. Сначала Стинг хотел накрыть его руку своей, но это стало бы непрошено близко. Они с Саймоном назвали друг друга друзьями, но так и не перешли ту грань доверия, которая остается последней.
За нею родство чувств и духа, понимание... Или было мало времени. Или далеко пространство. Своему отцу Саймон доверял намного больше.
Стинг перевел взгляд на призрачную фигуру, ужалившую его минутой триумфа. Жало наткнулось на камень, о который разбиваются морские волны. Голем спокойно улыбнулся ему в ответ, едва дрогнув одним уголком рта.
- Да. Саймон умеет пить.
Возможно, Винсент говорил о привычках сына и его тяге усмирять внутреннюю боль алкоголем. Но Стинг чувствовал  - отец Саймона имеет ввиду ту случайную ночь, оставшуюся прожженным отпечатком на кафеле прозекторской и нецелованных губах. Значит.
Он все рассказал Герстлеру-старшему.
"Я надеялся, что это останется между нами." - Это был момент откровения. Человечности. Желанию жить и ощущать себя человеком. Рядом и вместе. Только для двоих, но не троих. Он оставался тайной даже для мессира, за которого без раздумий голем отдал бы жизнь и сам вырвал бы сердце из своей груди.
Если это и неправда, а только тень намека...
Злость на Саймона так и не пришла. Стинг ее и не ждал. Но его рука медленно опустилась и вернулась обратно к твердому каменному бедру.
Некромант был увлечен беседой с проповедником. Заметил ли он хоть что-то? Темнеющие своды церкви не отвечали. Голем поднял голову, равнодушно всматриваясь в переплетение несущих балок... В лесу Стинг нашел дерево. Молодая ель зелеными ветвями упиралась в небо. На концах ее лапника ярко выделялись светлые конусы свежих шишек. Ель казалось полной янтарной смолы и готовой покорять небеса веками, столько отмерено этим деревьям. Но, посмотрев ниже, можно было найти взглядом страшную рану. Черную пропасть в ее стволе от удара молнии. Жизнь держалась на щепах с куском коры на правой стороне ели. И все же она жила и росла, качала детей на колышимых ветром ветках. И все из-за того, что рядом стояла другая ель. Давно мертвая, потемневшая и лишенная хвои. После смерти она поддерживала собой ту, которая жила, не давая тому единственному куску коры переломиться. Обломанные ветви старого дерева в некоторых местах пронзали ствол живого. Возможно, выросшего из его семени, не унесенного ветром. Но раны были уже давно затянувшимися.
"Если убрать старую ель, останется ли живая?" - Подумал Стинг в сторону Саймона и Винсента, они напомнили ему те деревья.
Разговоры и мысли о свободе казались все менее реальными. Как реальность теряли и уверения некроманта в том, что он разделяет цели общины.
"Ты так и не понял, Саймон." - Коснулся их пока только на словах. Но для понимания нужно несколько большее.
Тем временем призрак вел себя слишком странно, чтобы удержаться от внимания к нему. Будь Винсент жив, запах химии его тела сказал бы многое огненному ящеру. Но сквозь полупрозрачное тело проходил свет, не давая ответов. Что-то изменилось.