Вдоволь набродившись по ночным улицам и поговорив, наконец, с отцом, Саймон почувствовал себя гораздо легче. Теперь он наконец понял, что ему нужно идти домой, а его дом там, где Тиша. Только с ней его сердце может биться от счастья, а не разрываться от боли и одиночества. Нет, он не был один. Теперь он это понимал. Как и то, сколько неприятностей приносит любимым людям. Он всегда злился на отца, когда тот творил очередную гадость, называя это стратегией и планированием. Сколько бы он не планировал, ни один его план не обходился без так называемых «сопутствующих потерь». Вот только Саймон был вовсе не лучше отца. Просто он не понимал людей ненамеренно, а отец их и не пытался понимать дальше, чем нужно для того, чтобы их использовать.
«Отец… Почему же ты сразу мне не сказал? Разве я стою таких жертв?» Злости больше не было. Она исчезла, растворившись в густом тумане. Вместо неё пришло осознание. Осознание, что ему никогда не расплатиться с отцом за то, что он пережил ради него. «Что я могу сделать? Я не могу воскресить его, не могу даже облегчить его существование. Я отвязал его, дал свободу перемещения, но это я делал для себя. Большего я не могу. Лишь развоплотить, если попросит. Ну, или… Позволить ему творить всё, что захочет». От последней мысли у Саймона аж мороз по коже пробежал и он сильнее закутался в пальто. «Надо ему хоть подарить что-нибудь... Нет, так он сразу поймёт, что мне стыдно. Хотя он, наверное, и так всё понял. Чёрт…»
Он зарылся рукой в волосы, от чего капюшон упал на плечи. Внезапно захотелось петь и он затянул заунывную немецкую балладу, которая несмотря на лиричность текста всё равно была похожа на марш. Так, шатаясь и завывая на все лады, он добрался до своего дома и с трудом поднялся в квартиру. Минутная возня с ключом и он ввалился в дверь, зацепившись ногой за невысокий порог и растянувшись в проходе. Упал он, как всегда, лицом в пол, чудом не разбив опять нос. В этот раз удар пришелся на левую сторону лица, где уже через пару часов будет огромный синяк.
- Дтка, я дма, - невнятно пробормотал некромант, с трудом поднимаясь на колени и пытаясь взобраться выше по стене. Потянувшись рукой, он захлопнул дверь, повиснув на ручке. Ему никто не ответил и он осмотрел комнату, силясь сфокусировать взгляд. Попытавшись сделать несколько шагов, он запутался в собственных ногах и снова упал. Вставать было ужасно лень. Его окружало тепло и приятная темнота. Закрыв глаза, он просто уснул практически посреди комнаты, не снимая пальто.
Во сне он видел, как отец занимается сексом с его Мартишей. Они были счастливы. Это было видно на их лицах и слышно в каждом стоне. Он кричал, но они не обращали на него внимания, будто его и не было вовсе. Он хотел схватить отца за плечо, но рука прошла сквозь него. Его сердце разрывалось от боли предательства. Он не хотел на это смотреть, но почему-то не мог уйти. Саймон знал, что спит и нужно лишь проснуться и остановить это, но у него ничего не получалось. Он чувствовал слёзы на своих щеках и полное бессилие. Всё, что ему оставалось, это закрыть глаза и отвернуться, но он всё равно слышал их сладкие стоны. Не выдержав, он закричал и тут же наступила тишина. Открыв глаза, он увидел, что стоит в пустом пыльном зале какого-то полузаброшенного старого дома. Посреди зала стоял огромный дубовый стол, за которым в кресле сидел высокий человек, старик с белыми седыми волосами и ледяным взглядом. Его учитель, магистр Фогель.
Фогель встал с кресла, медленно надвигаясь на него. От страха Саймон боялся вдохнуть, но всё так же стоял на месте. Магистр заговорил холодным скрипучим голосом, от которого по телу пробежала стая мурашек. Он никогда не боялся Магистра, но сейчас в нём ощущалась огромная угроза.
- О, я так ждал этой возможности, Герстлер. Ждал, когда ты совершишь подобную ошибку. Но ожидание того стоило. Теперь уж я вдоволь с тобой поиграю. Интересно, сколько ты выдержишь. Это же прекрасно, что перед смертью ты увидишь моё лицо.
Глаза старика налились тьмой и он, протянув руку, коснулся сердца некроманта. По венам прошёл могильный холод, а душу заполонил ужас. Дальше он просто бесконечно падал в океане страха и боли. Как ни силился, он не мог вспомнить, что происходило дальше в этом сне, хотя он повторялся с тех пор несколько раз, от чего он просыпался в холодном поту и долго не мог нормально дышать. Слова Фогеля иногда менялись и это было уже скорее отголоском того кошмара, но суть оставалась прежней. Сны изводили его, но он почему-то не хотел никому о них говорить. Даже вспоминать не хотел, предпочитая думать, что это просто сон, который рано или поздно перестанет его преследовать.
Сейчас же он лежал на полу и его бледное лицо было искажено мукой, но он не мог даже закричать, будучи далеко от реальности, в мире своих кошмаров. Винсент, стоявший рядом, холодно усмехнулся и, развернувшись, ушёл, пройдя прямо сквозь дверь.